Перейти к содержанию

Фиалка душистая

Материал из Викицитатника
Фиалка душистая (Париж)

Фиа́лка души́стая (лат. Víola odoráta) — травянистое многолетнее растение из рода Фиалка, наряду с анютиными глазками — самый известный вид. Русское название представляет собой прямой перевод с латыни: Viola (фиалка), возможно, уменьшительное от греч. ιον; odorata от лат. odor — запах, аромат. Фиалка душистая — маленькое растение (высотой до 15 см), с толстым ползучим корневищем, цветёт в апреле-начале мая и второй раз в конце лета, плодоносит в июне. Растение чутко реагирует на приближение дождя или грозы. Чтобы влага не попала на тычинки и пестики, цветки поникают, их лепестки прижимаются друг к другу. Заметив такое явление, можно с уверенностью ждать ухудшения погоды.

Фиалка душистая широко распространена в Европе (преимущественно в западных и центральных районах), а также в Крыму, на Кавказе, на Балканах, в Малой и Передней Азии, а также на севере Африки. В России встречается в на юге вропейской части, тяготея к чернозёмной полосе, а также в Закавказье и Хабаровском крае. Встречается во многих среднероссийских областях. В целом — это растение более южное и европейское, чем анютины глазки, которые растут севернее и не имеют запаха. Именно по этим двум признакам, встретив в литературе упоминание фиалки без уточнения вида, часто бывает несложно определить, о каком именно растении идёт речь.

Душистая фиалка в афоризмах и кратких цитатах

[править]
  •  

Твоё пение пробудило в моей душе тоску и желание познать прекрасный мир Божий, в котором я знала лишь душистые фиалки, да тёплое солнышко. Твой поцелуй обжёг меня, согрел моё сердце, как солнечный луч!

  Ганс Христиан Андерсен, «Импровизатор», 1835
  •  

Одним лишь нам душистая весна,
Одним лишь нам душистые фиалки...[1]

  Валерий Брюсов, «В безмолвии слова так хороши...», 1895
  •  

Прощение — это аромат, который фиалка оставляет на сапоге, растоптавшем её.

 

Forgiveness is the fragrance that the violet sheds on the heel that has crushed it.

  Марк Твен, 1880-е
  •  

Сорвав фиалку, мы непременно сейчас же инстинктивно подумаем: скромность!

  Ганс Гейнц Эверс, «Из дневника померанцевого дерева», 1907
  •  

Мы очень любили искать душистые фиалки, которые когда-то бабушка Марья Васильевна привезла из Италии и посеяла по всему саду. Это был своего рода наш спорт: кто первый принесет первую фиалку, кто наберет их больше.[2]

  — Анна Левицкая, Воспоминания, 1943
  •  

...нашла студентку, у которой хороший голос. Мне передали, что она сказала: «Её голос ― как душистая фиалка…»[3]

  Ирина Архипова, «Музыка жизни», 1996

Душистая фиалка в мемуарах и научно-популярной литературе

[править]
  •  

Со станции Белореченской Армавир-Туапсинской жел. дор. (Черноморской губ.) также извещают о стоящей там совсем необычайной теплой погоде. Бывают совсем летние дни (до 20° Р., в тени); ночи также теплые (большей частью 8-10°Р). «Солнце ярко светит, гуляем в летних костюмах; воздух необыкновенно легкий, чистый, прозрачный; на лугах уже пасется скот. В рощах цветут даже душистые фиалки и голубые перелески. Летают бабочки, комары-толкуны, мухи; ползают дождевые черви». В Севастополе также держится вполне весенняя погода. Цветут абрикосовые деревья, берест, фиалки; татарская жимолость покрылась уже листьями, зеленеют кусты крыжовника, идут частые дожди.[4]

  Дмитрий Кайгородов, Из русской природы, 1915
  •  

И я начал ездить туда, как и раньше всегда делал, накануне праздников в два часа дня выезжал из Москвы, оставался ночевать, а вечером следующего дня уезжал обратно. Проведенное время в имении меня сильно укрепляло: хороший чистый воздух, тишина, гулянье на лыжах по лесу, никаких встреч с посторонними людьми, оранжереи, наполненные разными цветами, как-то: цинерариями, душистыми фиалками, примулами, крокусами, сиренями, ландышами, ― действовали на меня превосходно, хотя чувствовалась в имении большая разруха: рабочих осталось мало, военнопленные австрийцы еще осенью убежали.[5]

  Николай Варенцов, «Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое», 1935
  •  

Наш сад был почти весь липовый, была только большая берёза, несколько больших сосен, 2 большие высокие пихты, которые были старше лип — и один большой пирамидальный тополь, который даже не завертывали в рогожу на зиму. Был помимо оранжерей, знаменитых на всю Москву, огромный грунтовый сарай с чудными шпанскими вишнями. Невольно вспоминаю все это как чудесную сказку, — особенно хорош был сад ранней весной, когда все лужайки в саду были покрыты голубым ковром из подснежников. Мы очень любили искать душистые фиалки, которые когда-то бабушка Марья Васильевна привезла из Италии и посеяла по всему саду. Это был своего рода наш спорт: кто первый принесет первую фиалку, кто наберет их больше.[2]

  — Анна Левицкая, Воспоминания, 1943
  •  

Занятия, которые вела в вокальном кружке Надежда Матвеевна, интересовали и Ивана Владиславовича Жолтовского. И хотя он не ходил на наши студенческие вечера, но каждый раз, встречая Н. М. Малышеву, интересовался успехами её учеников. Она же говорила ему с увлечением о наших занятиях, рассказала, что нашла студентку, у которой хороший голос. Мне передали, что она сказала: «Её голос ― как душистая фиалка…»[3]

  Ирина Архипова, «Музыка жизни», 1996

Душистая фиалка в публицистике и художественной прозе

[править]
  •  

Мы не нашли здесь ни одного розового куста, а в древности Пестум славился розами; в те времена окрестности его алели пурпуром, а теперь отливали тою же синевою, как и цепи гор. Между репейником и другими кустами массами пробивались душистые фиалки. Да, растительность здесь поражала своею роскошью, храмы красотой, а жители бедностью. Нас обступили целые толпы нищих, напоминавших дикарей с островов южного океана. Мужчины ходили в длинных, вывернутых шерстью наружу, овчинных тулупах, но с голыми ногами; густые чёрные волосы космами висели вокруг бронзовых лиц. Стройные, прекрасно сложенные, девушки тоже ходили полунагие, в одних коротеньких рваных юбках; голые плечи были прикрыты тёмными плащами из грубой материи, а длинные чёрные волосы связаны на затылке в узел; глаза горели огнём. Между ними я заметил девушку лет одиннадцати; она не была похожа ни на Аннунциату, ни на Санту, но могла назваться самою богинею красоты. Глядя на неё, я вспомнил Венеру Медицейскую, которую описывала мне Аннунциата. Я не мог бы влюбиться в неё, но готов был преклониться перед её красотою. Она стояла несколько поодаль от остальных нищих; четырёхугольный кусок какой-то тёмной материи свободно висел на одном плече; другое же плечо, грудь, руки и ноги были обнажены. Видно было, однако, что и она заботится о своей внешности: на гладко причёсанных волосах красовался венок из фиалок, обрамлявший её прекрасный, чистый лоб. Лицо девушки выражало ум, стыдливость и какую-то затаённую скорбь; глаза были опущены вниз, словно она чего-то искала на земле.[6]

  Ганс Христиан Андерсен, «Импровизатор», 1835
  •  

Перед главным алтарём горели три большие лампады. Я не ощущал ни страха, ни горя; я как будто сам уже принадлежал к этому царству мёртвых, был здесь между своими. Я приблизился к алтарю. Как здесь пахло фиалками! Луч лампады падал на открытый гроб и умершую. Это была Мария! Она как будто спала. Бледная и прекрасная, как мраморное изваяние, лежала она, вся усыпанная фиалками. Чёрные волосы были связаны в узел; на челе красовался венок из фиалок. Эти закрытые глаза, это спокойствие, застывшее на прекрасном лице, глубоко потрясли меня: передо мною лежала Лара! Такою вот видел я её и в храме, когда поцеловал её в лоб; Но тогда я целовал её живую, а теперь она была безжизненною, мраморною статуей, трупом. <...>
— Я всегда любила тебя! — сказала она. — Твоё пение пробудило в моей душе тоску и желание познать прекрасный мир Божий, в котором я знала лишь душистые фиалки, да тёплое солнышко. Твой поцелуй обжёг меня, согрел моё сердце, как солнечный луч! <...>
— Что у вас, именины сегодня? — спросил Поджио. Вместо ответа Подеста повёл его и остальных друзей в домовую капеллу. Там Лара подала мне руку, и я повёл её к алтарю. В тёмных волосах её красовался букет голубых фиалок. Со мною рядом стояла слепая девушка из Пестума, но теперь она была вдвое прекраснее! Она стала моей!

  Ганс Христиан Андерсен, «Импровизатор», 1835
  •  

Цветут нежные орхидеи; фиалки уже кончились. Недавно ходили мы вдвоём с Лизой в рощи собирать фиалки для белья. Боже мой, вблизи ни звука, ни голоса… Всё распускается, всё душисто, а севастопольская пушка ревёт вдали и день, и ночь!.. Лиза говорит: «ах! если б туда!» Всякий раз, как грянет знакомый гром, она бледнеет и краснеет, а глаза искрятся… Какие разнообразные силы в её душе![7]

  Константин Леонтьев, «Исповедь мужа», 1867
  •  

Тысячи различных цветов наполняли воздух оранжереи своими ароматами: пёстрые с терпким запахом гвоздики; яркие японские хризантемы; задумчивые нарциссы, опускающие перед ночью вниз свои тонкие белые лепестки; гиацинты и левкои — украшающие гробницы; серебристые колокольчики девственных ландышей; белые с одуряющим запахом панкрации; лиловые и красные шапки гортензий; скромные ароматные фиалки; восковые, нестерпимо благоуханные туберозы, ведущие свой род с острова Явы; душистый горошек; пеонии, напоминающие запахом розу...

  Александр Куприн, «Столетник», 1895
  •  

И Барсову вспомнилось ярко это блаженное время. Они пошли втроем в рощу: она, он и ее маленький брат, кадет, который относился к Барсову с тем чувством обожания, с которым относятся мальчики лет десяти — пятнадцати к сильным и самостоятельным мужчинам. Они долго собирали фиалки, бледно-голубенькие такие и ароматные. Потом им обоим, ей и ему, захотелось остаться одним. То есть они об этом не сказали ни слова, но он чувствовал. Кадету сказали, что на опушке много цветов, что он их очень удачно ищет и что они его подождут здесь. Мальчику очень не хотелось уходить. Он, должно быть, понял, что его присутствие мешает, но в то же время он был счастлив, что имел возможность доставить удовольствие предмету своего обожания… Он набрал громадный букет и все-таки пришел слишком рано и все-таки застал их целующимися, отчего все трое сконфузились.
«…Да, да, фиалки, — думал Барсов, — почему фиалки? Как я пришел к фиалкам? Ах да, я начал думать про весну… А раньше? Кажется, я раньше думал об этом в церкви… Я думал о том, что мухи уже оживают, значит, наступила весна, и скоро будет лето. Но зачем, зачем я думал о мухах? Смешной вопрос и совсем не подходящий ни к месту, ни к времени».[8]

  Александр Куприн, «Воробей», 1895
  •  

Когда, стиснутый между двумя офицерами с саблями наголо, он проходил по залу Лаокоона между двумя шеренгами солдат, — в воздухе, потрясённом барабанным грохотом, разливался неизречённый аромат.
Он проходил, а в воздухе всё ещё пахло ландышами, фиалками, резедой и гвоздикой.
Если б тут была корова, она съела бы Поля Дешанеля, приняв его за букет цветов!

  Влас Дорошевич, «Первый дебют», 1905
  •  

Была вторая половина мая. В саду распускались кисти белых акаций, вдоль лёгкой резной ограды жадно раскинулись во все стороны жёлтые кусты золотой смородины. В их знойном запахе бесследно тонули робкие вздохи фиалок, как лепет детей в шуме огромных улиц. Но в фиалках был лес, и в этом лесу, в свою очередь, тонули белые акации и золотая смородина.[9]

  Сергей Сергеев-Ценский, «Убийство», 1905
  •  

Неужели вы считаете простым совпадением, что у всех народов мира роза служит символом любви, а фиалка олицетворяет скромность? Есть сотни маленьких душистых цветов, которые цветут так же скромно и так же прячутся в укромных местах, как фиалка, однако ни один из них не производит на нас такого впечатления. Сорвав фиалку, мы непременно сейчас же инстинктивно подумаем: скромность! И следует заметить, что это странное ощущение исходит вовсе не от того, что мы считаем характернейшим для данного цветка: не от ее запаха. Если мы возьмем флакон «Vera violetta», запах которого так обманчив, что в темноте мы не сможем отличить его от запаха букета фиалок, мы никогда не получим этого ощущения.

  Ганс Гейнц Эверс, «Из дневника померанцевого дерева», 1907
  •  

Полировщик, поворочавшись минут пять, лёг на спину. Душная, смолистая сырость распирала его лёгкие, ноздри, прочищенные воздухом от копоти мастерской, раздувались, как кузнечные меха. В грудь его лился густой, щедрый поток запахов зелени, ещё вздрагивающей от недавней истомы; он читал в них стократ обострённым обонянием человека с расстроенными нервами. Да, он мог сказать, когда потянуло грибами, плесенью или лиственным перегноем. Он мог безошибочно различить сладкий подарок ландышей среди лекарственных брусники и папоротника. Можжевельник, дышавший гвоздичным спиртом, не смешивался с запахом бузины. Ромашка и лесная фиалка топили друг друга в душистых приливах воздуха, но можно было сказать, кто одолевает в данный момент. И, путаясь в этом беззвучном хоре, струился неиссякаемый, головокружительный, хмельной дух хвойной смолы.

  Александр Грин, «Тайна леса», 1910
  •  

Прошло три недели. Наступала швейцарская весна, налетала шумными вихрями, ела снег теплыми быстролетными дождями, шумела белопенными шумными водопадами, неслась по долинам ручьями и реками и отовсюду выпирала белыми и лиловыми подснежниками, робкими с желтой коронкой, низкими примаверами, рассыпалась по болотам белыми, похожими на опущенные вниз тюльпаны колокольчиками и высматривала лиловыми душистыми фиалками. Любовин с Бедламовым сидели у открытого окна.[10]

  Пётр Краснов, «От Двуглавого Орла к красному знамени», 1922
  •  

Прочитав этот плакат, прохожие взволнованно начинают нюхать воздух. Но фиалками еще не пахнет. Пахнет только травочкой-зубровочкой, настоечкой для водочки, которой торгуют в Охотном ряду очень взрослые граждане в оранжевых тулупах. Падает колючий, легкий, как алюминий, мартовский снег. И как бы ни горячился И. А. Лапидус, до весны еще далеко. <...>
Долго стоит широкий потребитель у кооперативного окна и пускает слюни. Тогда приходит узкий потребитель в пальто с воротничком из польского бобра и, уплатив за огурец полтора рубля, съедает его. И долго еще узкий потребитель душисто и нежно отрыгивается весной и фиалками.[11]

  Илья Ильф, Евгений Петров, «Как делается весна», 1929
  •  

— Какие прелестные фиалки… Неужели вы здесь их набрали?.. Как много и какие милые.
— Здесь… — отвечает чей-то чужой голос из груди Казакова. И не он, а кто-то другой, окруженный розовым туманом, протягивает цветы и произносит: — Прошу вас, примите их, если они вам нравятся… Я буду…
Горло кадета суживается от волнения. Сердце бурно бьется. Глаза готовы наполниться слезами. И сказочная принцесса понимает его. Ее лицо озаряется нежной улыбкой и слегка краснеет. Она говорит ласково: «Благодарю», — и это простое слово звучит, как литавры в торжественном хоре ангелов. И изящным движением она прицепляет скромный фиолетовый букетик к своей груди, туда, где сквозь легкое белое кружево розовеет ее тело. Она протягивает Казакову свою милую, теплую руку, пожатие которой так плотно, мягко и дружественно. И вместе с ароматом фиалок мальчик слышит какое-то новое, шёлковое, теплое, сладкое благоухание.[12]

  Александр Куприн, «Фиалки», 1930
  •  

— Да, я химик, — сказал Санька, едва отрываясь от затасканных иллюстраций.
— Это что же?
— Да вот узнаём, что из чего состоит.
— Состав?
— Да, да, состав. Разлагаем. <...> Вот можем запах сделать. Фиалковый или ландышевый, и никаких цветов за сто верст пусть не будет. Всё в баночках, в скляночках.[13]

  Борис Житков, «Виктор Вавич», 1934

Душистая фиалка в поэзии

[править]
  •  

Играет с наядами
По гладкой поверхности
Потока дубравного
И, струек с журчанием
Мешая гармонию
Волшебного шёпота,
Наводит задумчивость,
Дремоту и легкий сон;
Иль, быстро с зефирами
По дремлющим лилиям,
Гвоздикам узорчатым,
Фиалкам и ландышам
Порхая, питается
Душистым дыханием
Цветов, ожемчуженных
Росинками светлыми...[14]

  Василий Жуковский, «Моя богиня» (вольный пересказ стихотворения Гёте «Meine Göttin»), 1809
  •  

Раскрылся подснежник под лаской тепла,
Фиалка от вешних дождей расцвела,
И слился их запах с дыханьем весны,
Как с пеньем сливается рокот струны.[15]

  Перси Биши Шелли, (пер. Бальмонта), «Мимоза», 1820
  •  

Спит душистая фиалка,
Дремлет гладь зеркальных вод,
По волнам плывет русалка
И смеется и поет…[16].

  Владимир Голиков, «Спит душистая фиалка…», 1890-е
  •  

Одним лишь нам душистая весна,
Одним лишь нам душистые фиалки
И плачет лес завистливый и жалкий,
И внемлет нам сквозь слёзы тишина.[1]

  Валерий Брюсов, «В безмолвии слова так хороши...», 1895
  •  

Восседает меж белых камней
на лугу с лучезарностью кроткой
незнакомец с лазурью очей,
с золотою бородкой.
Мглой задернут восток
Дальний крик пролетающих галок
И плетет себе белый венок
из душистых фиалок.[17]

  Андрей Белый, «Восседает меж белых камней...» (из цикла «Золото в лазури»), 1903
  •  

Повеяло фиалками,
И ландыши сквозь сон
Под грешными русалками
Вернули чистый звон.[18]

  Игорь Северянин, «Повеяло фиалками...» (из сборника «Ручьи в лилиях»), 1909

Источники

[править]
  1. 1 2 В. Брюсов. Собрание сочинений в 7-ми т. (Том второй) — М.: ГИХЛ, 1973-1975 гг.
  2. 1 2 А. В. Левицкая. Воспоминания Анны Васильевны Левицкой, урожд<енной> Олсуфьевой. — Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. Т. 9. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 1999 г. — С. 267
  3. 1 2 И. К. Архипова. «Музыка жизни». — М.: «Вагриус», 1998 г.
  4. Д. Н. Кайгородов. Из русской природы. — СПб.: «Новое время», 23 января 1915 г.
  5. Николай Варенцов. «Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое». — М.: Новое Литературное Обозрение, 2011 г.
  6. Ганс Христиан Андерсен. Собрание сочинений в четырёх томах. Том третий. Издание второе — С.-Петербург: Акцион. Общ. «Издатель», 1899 г., С.196
  7. Собрание сочинений [[|Константин Николаевич ЛеонтьевК. Леонтьева]]. — М.: Типография В. М. Саблина, 1912 г. — Т. I. — С. 632.
  8. А. И. Куприн. Собрание сочинений в 9 томах. — М.: Художественная литература, 1970. — Том 1. — С. 243
  9. Сергеев-Ценский С.Н. Собрание сочинений в двенадцати томах, Том 1. Москва, «Правда», 1967 г.
  10. Краснов П.Н., «От Двуглавого Орла к красному знамени»: В 2 книгах. — Книга 1. — М.: Айрис-пресс, 2005 г. (Белая Россия)
  11. Ильф И., Петров Е., Собрание сочинений: В пяти томах. Т.5. С. 74 — М: ГИХЛ, 1961 г.
  12. А. И. Куприн. Собрание сочинений в 3-х томах. Т. 3. — М.: ГИХЛ, 1954 г. — 575 с. — С. 243
  13. Житков Борис. «Виктор Вавич»: Роман / Предисл. М. Поздняева; Послесл. А. Арьева. — М.: Издательство Независимая Газета, 1999 г.
  14. Жуковский В. А. Полное собрание сочинений и писем. — М.: Языки славянской культуры, 2000 г.
  15. Перси Биши Шелли. Полное собрание сочинений / Перевод К. Д. Бальмонта — Новое переработанное изд. — СПб.: Т-во «Знание», 1903 г. — Т. 1. — С. 263
  16. В. М. Голиков. Стихотворения. — Москва: Издание П. С. Эйбушитца. Типо-Литография торг. дома А. С. Клименков и К°. Арбат, дом Платонова, 1900 г.
  17. А. Белый. Стихотворения и поэмы в 2-х т. Новая библиотека поэта. — СПб.: Академический проект, 2006 г.
  18. Игорь Северянин. «Громокипящий кубок. Ананасы в шампанском. Соловей. Классические розы». — М.: «Наука», 2004 г.

См. также

[править]