ЛОНДОНСКІЕ ВОРЫ.
[править]I.
[править]Происхожденіе воровства — одновременно съ началомъ человѣчества. По мѣрѣ скученія людей въ городахъ, воровство естественно должно было возрастать постоянно, нетолько вслѣдствіе деморализаціи, неизбѣжно проистекающей отъ такого скученія, но и вслѣдствіе переполненія рынка рабочими силами и скопленія имущества въ рукахъ немногихъ. Если о лондонскихъ ворахъ говорится болѣе, чѣмъ о ворахъ всѣхъ другихъ городовъ, причина тому, во первыхъ, въ колоссальныхъ размѣрахъ этой столицы; а во-вторыхъ — въ сознаніи публики и самой полиціи, что многимъ тысячамъ людей необходимо воровать, если они не хотятъ умереть съ голода. Въ годичныхъ полицейскихъ отчетахъ перечисляются только тѣ кражи, виновники которыхъ привлечены къ суду; слѣдовательно, это только отрывокъ изъ статистики воровства. Изъ двадцати кражъ едва одна открывается, изъ десяти воровъ едва одинъ подвергается наказанію. Офиціально-заявленныя кражи за 1867 г. распредѣлены на слѣдующія рубрики: 214 кражъ совершено ночными ворами, 220 со взломомъ, 72 уличными разбойниками, 1329 ворами-карманниками, 5931 простыми ворами, 21 конокрадами, 168 собачниками, 6 поддѣлывателями подписей, 28 фальшивыми монетчиками, 519 распространителями фальшивыхъ денегъ, 282 шуллерами и мошенниками, 691 укрывателями и 18,971 погибшими женщинами — итого 28,452 кражи, на сумму равняющуюся 171,968 фунт. стерл. (по номинальному курсу). Если поближе разобрать эти разнообразно-распредѣленные проступки и преступленія, получатся отдѣльные разряды, почти касты воровъ. Большая часть выше-приведенныхъ кражъ исполнены ворами по профессіи, съ которыми мы и постараемся поближе ознакомить читателей.
Обширный классъ тѣхъ людей, которые въ Лондонѣ не находятъ работы или пренебрегаютъ трудомъ, извѣстенъ на воровскомъ языкѣ подъ общимъ названіемъ Prigs или Gadders. По способу промышленія — modus operandi — они дѣлятся на разряды. Rampsman, drummer, mobsman, sneaksman, chofulman — вотъ прозвища придуманныя самими ворами и означающія различныя отрасли благородной профессіи.
«Рэмпсмэнъ» (Rampsman) — уличный воръ, ночной воръ; онъ грабитъ силой. Это — человѣкъ въ лучшей порѣ жизни, высокаго роста, отлично сложенный, съ крупными костями, большой мускульной силой, молчаливый, обладающій большой самонадѣянностью. Онъ кое-что смыслитъ въ механикѣ, кое къ чему приглядывается въ мастерскихъ, знакомъ съ употребленіемъ разныхъ орудій, изучаетъ новѣйшія изобрѣтенія физики и механики, и всегда водитъ знакомство съ рабочимъ людомъ — особенно съ машинными заводами. Съ ворами другихъ разрядовъ онъ не знается. Неустрашимость, съ которою онъ идетъ на опасность, ловкость, съ которою онъ производитъ свои операціи, внушаютъ ему презрѣніе къ трусливымъ, крадущимся мошенникамъ (по нашему, мазурикамъ), шуллерамъ, карманникамъ и ужь подавно къ хилому, слабосильному собачнику и рыщущему полунагишемъ по улицамъ. Онъ принадлежитъ къ высшей воровской аристократіи и сторонится отъ стоящихъ ниже его, какъ милліонеръ отъ нищаго.
«Дроммеръ» (drummer, т. е. буквально — барабанщикъ) грабитъ, предварительно лишивъ жертву сознанія или застращавъ. Онъ обыкновенно «работаетъ» съ помощію женщины, городской доки, хотя они никогда не показываются вмѣстѣ, до самой катастрофы. Если жертва изъ низшаго класса, ее заманиваютъ въ пивную или кабакъ, примѣшиваютъ дурмана въ ея питье, и затѣмъ, сонную, обираютъ. Если жертва изъ болѣе высокаго круга, способы ограбленія мѣняются смотря по обстоятельствамъ. Какъ «барабанщикъ» обдѣлываетъ свои дѣла — всего виднѣе будетъ изъ слѣдующаго разсказца, въ свое время надѣлавшаго порядочнаго шума, такъ какъ пострадавшая личность пользовалась извѣстностью. Это былъ американецъ. Однажды подъ вечеръ гуляетъ онъ въ паркѣ, видитъ — изъ проѣзжающей мимо кареты вываливается прелестная комнатная собачка. Сидѣвшая въ каретѣ дама громко вскрикнула; карета остановилась, американецъ подскочилъ, поднялъ собачку и подалъ ее дамѣ, которая не знала какъ благодарить его. Она была молода, хороша, богато одѣта, имѣла обаятельно-пріятный голосъ и манеры указывающія на хорошее воспитаніе. Раскланявшись, она приказала ѣхать далѣе; но едва лошади успѣли тронуться, она снова велѣла остановиться, какъ бы о чемъ-то забывъ, высунулась въ окно кареты и негромко сказала снова подбѣжавшему американцу: «ахъ, извините; не знаю, право…. можетъ-быть не слѣдовало бы…. но вы будете добры — не истолкуете мой поступокъ въ дурную сторону: вотъ вамъ моя карточка; если бы вы оказали намъ любезность своимъ посѣщеніемъ, мужу моему навѣрно было бы очень пріятно лично поблагодарить васъ». Въ восторгѣ отъ этого милаго и, по всѣмъ признакамъ, знатнаго знакомства, нашъ американецъ не преминулъ отправиться съ визитомъ. Домъ оказался въ отличной части города — Сентъ-Джонъ-Вудѣ, прекрасной архитектуры; квартира — великолѣпно убранной. Хозяйка приняла гостя радушно, выразила искреннее сожалѣніе, что мужа ея не случилось дома, и снова пригласила. Слѣдующій разъ гость засталъ ее опять одну, сталъ бывать чаще, знакомство приняло болѣе серіозный характеръ: кончилось тѣмъ, что онъ извѣщалъ красавицу ежедневно. Въ одно прекрасное утро, служанка, докладывавшая о немъ, возвратилась и объявила, съ поклономъ отъ своей госпожи, что у той голова болитъ, и что она завтракаетъ у себя въ спальнѣ, — но что, если ему это не будетъ непріятно, она все-таки приметъ его. Мы забыли, что американецъ нашъ былъ докторъ. Онъ засталъ даму въ прелестнѣйшемъ неглиже, съ распущенными волосами, нѣсколько блѣдною. Она приняла его еще милѣе обыкновеннаго, любезно выслушивала утѣшенія своего гостя, предоставила ему свою хорошенькую ручку. Это придало ему нѣкоторую смѣлость, онъ обнялъ рукою ея станъ и только хотѣлъ поцѣловать ее, какъ вдругъ она начинаетъ кричать и шумѣть, будто обороняясь отъ непріятной назойливости. Въ это самое мгновеніе въ комнату влетаетъ мужчина, дама бросается въ его объятія, восклицая «мужъ мой!» Легко представить себѣ положеніе американца. Никакія оправданія не могли помочь; онъ попался въ положеніи явно-предосудительномъ, и радъ былъ убраться отдавъ «оскорбленному супругу» свои золотые часы, брильянтовый перстень, да еще написавъ ему чекъ на лондонскій банкъ, на 200 ф. ст. Онъ обратился къ полиціи, но та могла только разузнать, что дама нанимала квартиру на одинъ мѣсяцъ и заплатила всѣ деньги впередъ; болѣе ничего не удалось вывѣдать. Такъ-то и на разные подобные лады промышляетъ «барабанщикъ».
«Мобзмэнъ» (mobsman) грабитъ буквально ловкостью рукъ своихъ. На пятомъ или шестомъ году жизни, онъ уже начинаетъ карьеру свою уличнымъ мальчишкой. Не легко найти ему ровню въ отношеніи тонкости зрѣнія и слуха, гибкости членовъ и крадучей, тихой, кошечьей поступи. Играетъ онъ съ дѣтьми и задумается: воображаешь, что онъ углубился въ какія-нибудь свои соображенія — ничуть не бывало: онъ думаетъ, какъ бы стащить у прохожаго платокъ. Дѣлаетъ видъ, что онъ хочетъ сдѣлать то-то, а сдѣлаетъ совсѣмъ другое — вотъ къ чему направлено его воспитаніе, вотъ идеалъ, къ которому онъ стремится. Большая часть мобзмэновъ начинаютъ свою дѣятельность трубочистами. Тутъ много представляется отличныхъ случаевъ для упражненія, и конечно у него есть къ кому таскать раздобытое. Онъ начинаетъ съ ножей, вилокъ и ложекъ, а кончаетъ дерзкимъ взломщикомъ, котораго не остановятъ даже толстыя стѣны. Есть еще разрядъ «мобзмэновъ» — то не мальчики, а взрослые. Эти работаютъ всегда вдвоемъ, втроемъ или шайками; это — карманники, которые тогда только могутъ «работать» съ успѣхомъ, если подъ рукой есть компаньонъ. Часы или кошелекъ вытащенные изъ кармана, брошку отщипнутую отъ цѣпочки — нужно немедленно сдать въ другія руки, чтобы не попасться съ краденымъ предметомъ. Карманникъ всегда франтовски одѣтъ по послѣдней модѣ, старается затесаться въ порядочную публику — и на видъ его скорѣе всего можно принять за закройщика высшаго сорта. Онъ — театралъ, правильно посѣщаетъ концерты, ораторіи и модную церковь, а также не пропускаетъ ни одного митинга, ни одной проповѣди съ благотворительной цѣлью, если присутствуютъ представители аристократіи. На пожарѣ онъ первый, отъ неожиданнаго ливня онъ укрывается вмѣстѣ съ толпою. Попасть въ собраніе богатыхъ людей, охваченныхъ паническимъ страхомъ — верхъ его желаній. Относительно «работы» и одежды, «мобзмэнъ» причисляется къ третьему разряду преступниковъ и никогда не осмѣливается присосѣдиться къ «рэмпсмэнамъ» и «дроммерамъ». Онъ смолоду трусливъ — и остается трусомъ до гроба. Если его поймаютъ и отколотятъ, онъ не смѣетъ пальцемъ шевельнуть, хотя бы на его сторонѣ было превосходство силы.
Четвертый въ воровской іерархіи — это «сниксмэнъ» (sneaksman); характеръ его опредѣляется достаточно яснымъ названіемъ: to sneak по англійски значитъ красться, трусить. Онъ грабитъ не силой и наглостью, а хитростью и обманомъ. Начиная отъ маленькаго проныры мальчишки, который старается стянуть булку или колбасу, до сильнаго ловкаго конокрада — это все одна птица. Ужь у кого характеръ человѣка кладетъ печать на лицо — такъ это у «сниксмэна»: у него настоящая висѣльная физіогномія. Его можно найти не только въ Лондонѣ, но и по окрестностямъ каждаго городка и каждаго деревенскаго полицейскаго зданія. За исключеніемъ однихъ только собакъ (которыя составляютъ спеціальность обнищавшихъ грумовъ), ничто отъ него не безопасно. Онъ воруетъ въ фруктовомъ саду, въ огородѣ, въ большихъ магазинахъ, на корабельныхъ верфяхъ, продаетъ краденое добро; онъ закадычный другъ съ несчастными слугами и рабъ закладчика. Численностью разрядъ его превосходитъ всѣ прочіе, но никто съ нимъ не знается, и каждый считалъ бы за позоръ даже понести наказаніе вмѣстѣ съ нимъ. Онъ обокрадетъ своего лучшаго друга съ тою же охотою, какъ всякаго другаго. Онъ въ особенности норовитъ стянуть билеты на заложенныя вещи — и чрезъ это самый опасный воръ для бѣднаго люда. Къ тому же разряду принадлежатъ мазурики, продающіе фальшивыя кольца (извѣстные своей необыкновенной хитростью и умѣніемъ распознавать физіогноміи), шуллера, и мошенники подстрекающіе къ пари; всѣ эти подраздѣленія имѣютъ свои особенныя названія.
«Чофульмэнъ» чеканитъ фальшивую монету, поддѣлываетъ банковые билеты и подписи. О немъ извѣстно меньше, чѣмъ о другихъ разрядахъ, не потому чтобы онъ былъ менѣе интересенъ, но онъ болѣе удаляется отъ общества — и до него труднѣе добраться. Онъ дичится людей, даже лучшаго своего друга не посвящаетъ въ свою тайну; это по большей части человѣкъ среднихъ лѣтъ, съ созрѣвшимъ и испытаннымъ умомъ и ловкостью. Онъ день и ночь запирается въ своей мастерской, которая помѣщается обыкновенно гдѣ нибудь въ отдаленной, глухой части города, въ подвалѣ, въ концѣ длиннаго корридора, и имѣетъ секретный выходъ. Онъ молчаливъ, постоянно задумчивъ и изобрѣтаетъ новые химическіе составы, — въ чемъ вѣроятно и заключается причина, что даже полиціи такъ мало извѣстно о немъ. Если онъ и попадется, то рѣдко когда проболтается; онъ сдѣлаетъ признаніе, но въ объясненія не пустится. Всѣ открытія и осужденія знаменитыхъ шаекъ фальшивыхъ монетчиковъ, захваты ретортъ, штемпельныхъ машинъ, печатныхъ станковъ — полиціей; всѣ изобличенія лондонскихъ и парижскихъ тайнъ — Диккенсомъ, Викторомъ Гюго и другими — не могли приподнять завѣсы, окутывающей фабрикацію звонкой монеты, ассигнацій и векселей, когда она производится въ большихъ размѣрахъ. Англійскій государственный банкъ держитъ машинку для распознаванія фальшивой монеты, черезъ которую проходятъ ежегодно до девяти милльоновъ гиней и полу гиней. Зачастую случается, что въ одну недѣлю бракуется двѣсти золотыхъ: кто дѣлаетъ ихъ? еще не такъ давно банкъ черезъ поддѣлку потерялъ разъ 320,000 ф. ст., другой разъ — 300,000: кто былъ въ этомъ виноватъ? «Чофульмэнъ» умираетъ на висѣлицѣ, но профессія его продолжаетъ процвѣтать. Вѣдь все равно — полное признаніе не спасло бы его отъ казни.
Мы упомянули о собачникахъ. Такъ какъ число ихъ не велико, то нельзя сказать, чтобы они составляли особый классъ; однако и у нихъ есть свои особенности, и они занимаются своимъ дѣломъ безъ большаго риска и съ огромной прибылью. Уже триста лѣтъ тому назадъ Англія славилась прекрасными породами собакъ, и теперь еще англичанинъ имѣетъ страсть къ хорошимъ собакамъ. Въ рѣдкомъ порядочномъ домѣ нѣтъ комнатной собачки — даже двухъ, которыя сопровождаютъ леди на прогулкѣ. Во время сезона всѣ парки полны ими. Тутъ-то раздолье собачникамъ. Только барыня заговорится съ кѣмъ нибудь изъ знакомыхъ, какъ ужь книгъ-чарльзъ или пудель исчезаетъ подъ плащемъ или пальто вора, который проворно ныряетъ въ толпу и скрывается за деревья. На слѣдующій день въ «Times» печатается объявленіе, съ обѣщаніемъ награды тому, кто принесетъ потерянную собачку; въ кухню вскорѣ затѣмъ является обтерханный грумъ и даетъ знать, что ее можно получить въ такомъ-то трактирѣ. Отправляются въ указанную трущобу, и тамъ дѣйствительно оказывается потерянный баловень. Бывали случаи, что за собаку давали 20 ф. стерл. награды; обыкновенная цѣна — 2 ф. ст.
Мы привели классификацію придуманную самими преступниками. Тюремное начальство признаетъ совсѣмъ другую: оно раздѣляетъ воровъ по различной степени развитія. Въ этой классификаціи первую степень занимаютъ поддѣлыватели денегъ и подписей, вторую — шуллера и карманники, третью — мелкіе воришки, мазурики и овцекрады. Въ тюрьмахъ больше всего сидитъ членовъ первой категоріи; члены второй, хотя не способны къ искреннему исправленію, умѣютъ притворно исправляться. Возрастъ отъ 15 до 25 лѣтъ, т. е. самая пора умственнаго развитія, доставляетъ тюрьмамъ ихъ главный контингентъ. Молодые люди 15 -ти — 25-ти лѣтъ составляютъ 15 % населенія всей Великобританіи; число же осужденныхъ преступниковъ этихъ лѣтъ — равняется 49 % всѣхъ преступниковъ; другими словами, изъ молодыхъ людей этихъ лѣтъ состоитъ одна пятая доля населенія и половина преступниковъ.
Остается сказать еще нѣсколько словъ о различныхъ видахъ четырехъ крупныхъ категорій воровъ, изъ которыхъ каждый имѣетъ свое особое прозвище. Изъ «рэмпсмэновъ» нѣкоторые вламываются въ дома, другіе останавливаютъ на улицахъ, третьи грабятъ при помощи погибшихъ женщинъ. Изъ «дроммеровъ» одни примѣшиваютъ дурманъ въ крѣпкіе напитки, другіе обираютъ людей почему-либо потерявшихъ сознаніе, третьи выдаютъ себя за людей хорошаго общества, чтобы удобнѣе обкрадывать и надувать. Есть «мобсмэны» спеціалисты на тасканіе вещей изъ кармановъ у мужчинъ, и другіе занимающіеся исключительно тасканіемъ изъ дамскихъ кармановъ; есть и такіе которые крадутъ только часовыя цѣпочки и брошки, тогда какъ другіе промышляютъ одними часами, а опять другіе стягиваютъ товаръ изъ лавокъ. Разные виды «сниксмэновъ» еще многочисленнѣе; главныхъ видовъ два: одинъ крадетъ товаръ, другой — животныхъ. Къ первому виду принадлежатъ тѣ господа, что таскаютъ товаръ съ фуръ, обозовъ, изъ экипажей, ночуютъ въ отеляхъ и уносятъ съ собою платье, постельное бѣлье и зонты, и пр. и пр. Ко второму виду причисляются господа, которые уводятъ лошадей, таскаютъ птицу съ птичьихъ дворовъ, кошекъ и собакъ. Есть еще одинъ сортъ воровъ, столь же иррегулярный какъ стая хищныхъ птицъ; о немъ другіе не знаютъ, однако онъ весьма не маловаженъ. Это — безчисленныя прачки и швеи, которыя закладываютъ бѣлье или полотно довѣренныя имъ и оставляютъ себѣ деньги; домашняя прислуга, которая воруетъ посуду и разную разность; фабричные рабочіе, которые уносятъ съ собою металлы, винты и цѣлыя части машинъ, и т. п.
Естественно является вопросъ: куда всѣ эти воры дѣваютъ добычу? Для этого существуетъ множество трущобъ въ восточныхъ кварталахъ Лондона. Войдемъ въ первую попавшуюся. У входа нагромождены въ безпорядкѣ старые столы и стулья, и образуютъ какъ бы баррикаду, охраняющую пестрый сборъ товаровъ: тутъ и золотыя вещи, и искусственные цвѣты, и старое платье, и столярные инструменты, и мореходные инструменты, и кашемировыя шали, и спиртовые самовары изъ накладнаго серебра, и бѣлье съ выпоронными мѣтками, и зеркала, и часы, и серебро, — словомъ сказать, все что угодно, и что имѣетъ хоть какую нибудь цѣнность. Тысячи людей въ теченіи многихъ лѣтъ обогащаютъ себя этимъ барышничествомъ, и оставляютъ своимъ дѣтямъ состояніе, больше состоянія многихъ крупныхъ фирмъ, въ торговлю которыхъ никогда не попадало краденой иголки.
II.
[править]Изъ безчисленнаго множества миссіонеровъ, которыхъ Англія отправляетъ во всѣ концы свѣта, командируемые въ восточные кварталы Лондона получаютъ далеко не самую легкую задачу. Хотя они знаютъ языкъ народа, его нравы и обычаи, однако ихъ старанія увѣнчиваются весьма малымъ успѣхомъ. Приводимъ подлинный разсказъ одного изъ такихъ миссіонеровъ, г. Артура Мёрзеля:
Черезъ долголѣтнее пребываніе въ восточной части Лондона, я познакомился со всѣми слоями тамошняго населенія. Я зналъ всѣхъ воровъ, покрайней мѣрѣ также хорошо какъ полиція. Я въ точности зналъ, гдѣ они собираются. Сначала они меня чурались, но потомъ попривыкли, такъ какъ я многимъ изъ нихъ помогъ въ бѣдѣ, — и кончилось тѣмъ, что они пригласили меня на митинги, на которыхъ обсуждались интересы общины. Само собою разумѣется, я, какъ гость, не имѣлъ права голоса и не зналъ о замышляемыхъ грабежахъ и разбояхъ. Въ полуразвалившемся, убогомъ домѣ собралось 60—80 человѣкъ обоего пола — привѣтствовать молодаго человѣка, только что возвратившагося съ вѣчной лѣстницы (т. е. колесо-мельница, которля двигается руками и ногами каторжниковъ, приговоренныхъ къ тяжелой работѣ). Нѣсколько юношей, почти что мальчиковъ, говорили, какимъ-то грубымъ хриплымъ голосомъ, задорнѣйшія рѣчи противъ полиціи, карательныхъ учрежденій и противъ меня. Ихъ выслушивали спокойно, но особеннаго вниманія на слова ихъ не было обращено. Женщины, если говорили, должны были очень остерегаться, чтобы не согрѣшить противъ приличій, иначе ихъ безпощадно осмѣивали. Юноша лѣтъ 17, съ коротко обстриженными и стоячими какъ жнивье волосами, произнесъ длинную рѣчь, въ которой онъ съ гордостью сообщилъ что вчера кончилъ полуторагодовой срокъ и пришелъ прямо съ колеса. Въ выраженіяхъ назвалъ онъ себя мучеинкомъ праваго дѣла, бѣдной птицей, которой съ двѣнадцатаго года полиція строила всевозможныя ковы, пока онъ наконецъ не попалъ въ смирительный домъ, и тамъ не былъ принятъ въ качествѣ новаго члена, въ общество своихъ сострадальцевъ. Онъ горько жаловался на тюрьмы и тюремныя постановленія, проклиналъ строгость тюремщиковъ и тяжелую работу, въ доказательство которой онъ показалъ собранію свои сильно распухшія, во многихъ мѣстахъ изъязвленныя икры. Видно было однако, что онъ смотрѣлъ на знаки, оставленные его наказаніемъ, съ такой гордостью и самосознаніемъ, съ какими солдатъ смотритъ на раны, полученныя въ честномъ бою, — и я едва ли ошибусь, если скажу, что онъ считалъ свои коротко остриженные, ножницами тюремнаго цирюльника, волосы, особая стрижка которыхъ была всѣмъ хорошо извѣстна, украшеніемъ гораздо болѣе почетнымъ и драгоцѣннымъ, нежели какимъ индѣйскій вождь считаетъ орлиныя перья. Я былъ уже готовъ вскочить, и, не обдумывая какія послѣдствія такой поступокъ могъ бы имѣть для меня, перебить его рѣчь, которая возбуждала во мнѣ смѣсь отвращенія, негодованія и жалости, — какъ вдругъ нодняіея человѣкъ лѣтъ 35, съ умнымъ лицемъ и трагикомическимъ выраженіемъ, одинъ видъ котораго исполнилъ меня надежды. Я зналъ, что онъ членъ воровской общины, и самъ одинъ изъ отважнѣйшихъ воровъ, однако успокоился — и не ошибся. Уже съ первыхъ его словъ я убѣдился, что онъ, хотя не сталъ говорить о Богѣ и религіи, гораздо лучше меня достигалъ моей же цѣли: указать юношѣ на несостоятельность и несправедливость его обвиненій. Рѣчь его, сказанная легкимъ и мѣткимъ слогомъ безъ всякихъ грамматическихъ ошибокъ и почти безъ тараборскихъ выраженій, былъ приблизительно слѣдующаго содержанія.
"Ваше преподобіе, уважаемые леди и джентельмены! (Смѣхъ) Мы сегодня имѣемъ высокую честь видѣть въ числѣ нашихъ гостей — достопочтенныхъ лицъ, и потому я считаю долгомъ показать имъ, что и мы время отъ времени устроиваемъ митинги, въ родѣ тѣхъ которые они созываютъ; рѣчь моего уважаемаго предшественника представляетъ мнѣ случай показать имъ, какъ мы это дѣлаемъ. Я не начну своей рѣчи распѣваніемъ псалма, а прямо приступлю къ поученію и увѣщанію нашего юнаго «мельника», какъ того требуетъ его же польза. Онъ жаловался на труды, съ которыми сопряженъ вѣчный помолъ, и на послѣдствія которыя онъ имѣлъ для его ногъ. Надѣюсь, что онъ меня поблагодаритъ, если я, послѣ того какъ онъ научился молоть, выучу его употребленію вѣтряной мельницы, дабы дать ему возможность вывѣять наконецъ мякину, накопившуюся въ его маленькомъ мозгу, и сдѣлать его способнымъ правильно мыслить и говорить. Могу его увѣрить, что ноги его нисколько не пострадаютъ, но за то сердце его расширится, пульсъ шибче забьется, и онъ познаетъ величіе своего призванія. (Смѣхъ и кричи «аминь».) Наше преподобіе (обращаясь ко мнѣ), нужно вамъ сказать, что эта молодая дѣвушка (указывая на дѣвушку съ привлекательными чертами) принимаетъ огромное участіе въ юномъ мельникѣ, моемъ предшественникѣ, не знаю, находитъ-ли она, что искусство мельничнаго художника много прибавило къ его красотѣ, или нравятся ли ей его ноги (ноги у него были колесомъ), но я вполнѣ увѣренъ, что онъ не выигралъ въ ея мнѣніи своей непомѣрно безсмысленной, невѣрной рѣчью. (Громкій смѣхъ.) Нашъ дорогой молодой другъ (принимая умиленный тонъ) въ такихъ годахъ, что можетъ уже знать, что вступая въ наше общество, онъ заключаетъ договоръ. Договоръ заключаетъ онъ съ публикой, властями и полиціей. Каждый договоръ, какъ извѣстно, имѣетъ двѣ стороны, если каждая сторона исполняетъ свои обязательства, никто не вправѣ жаловаться, и каждая должна остаться довольна. Разсмотримъ же поближе эти обязательства. Договоръ Тома съ публикой, когда онъ вступилъ въ нашу профессію, былъ слѣдующій: «Моя цѣлъ: пользоваться всякимъ случаемъ обирать тебя. Я буду опустошать твои карманы, взламывать твои кассы и даже подушка, на которой ты спишь, не будетъ безопасна.» Вотъ обязательство, которое онъ принялъ на себя. Обязательство публики слѣдующее: «Прекрасно, Томъ. Но если я тебя поймаю на опустошеніи моихъ кармановъ, взламываніи моихъ кассъ или кражѣ моей подушки, я тебя отдамъ на мельницу, чтобы ты выучился гимнастическому искусству, и на будущее время умѣлъ зарабатывать себѣ хлѣбъ на другой ладъ.» Обязательство очевидно гораздо выгоднѣе для Тома, чѣмъ его обязательство для публики. Съ судебной властью договоръ, со стороны Тома, такого рода: "я буду держаться какъ можно дальше отъ тебя, " а со стороны власти: «берегись, если мнѣ удастся уличить тебя въ преступленіи, ты попадешь на мельницу», Полиціи Томъ говоритъ: "Поймай меня, коли можешь, " а та отвѣчаетъ. «Очень хорошо, любезный другъ.»
"Леди и джентлсмены! я убѣжденъ что вы вполнѣ со мной согласитесь, что никакой договоръ не можетъ быть короче, яснѣе и справедливѣе; согласно съ этимъ договоромъ мы всѣ живемъ, какъ… (иронически) какъ почтенные люди. Я думаю, что если мы поближе вглядимся въ этихъ людей, съ которыми у насъ заключенъ договоръ, то мы убѣдимся, что они всѣ почтенные люди, — такіе же какъ и нашъ юный другъ, Томъ. (Громкій смѣхъ.) Перехожу теперь къ его ошибкамъ. Онъ соблюлъ статьи договора, какъ это можетъ сдѣлать только джентльменъ (смѣхъ); онъ пользовался всѣми возможными случаями, чтобы доказать, какъ серьозно онъ относится къ своимъ обязательствамъ. Но публика, съ своей стороны, поймавъ Тома, тоже въ точности исполнила свои обязательства; судебная власть уличила его, полиція лишила свободы, — всѣ исполнили статьи договора, какъ вполнѣ почтенные люди. Но развѣ публика, власть и полиція ругали Тома? развѣ онѣ ему дѣлали упреки? Нѣтъ! Какое же право имѣешь ты, нахальный юноша, наскучать намъ длинными рѣчами, исполненными несправедливыхъ жалобъ? Или ты имѣешь претензію мѣшать людямъ исполнять свои обязательства? Ну что, господа, чѣмъ же это дурная проповѣдь! Другъ и достойный ученикъ. Выслушай мой отеческій совѣтъ: прошлаго не поминай, а думай о будущемъ. (Ораторъ тутъ принимаетъ торжественный, наставническій тонъ.) Передъ тобой два пути: жить твоимъ вновь выученнымъ ремесломъ или вернуться къ старому промыслу. Я знаю, что есть здѣсь люди, — которые скажутъ тебѣ: выбери новое свое ремесло, ибо это путь къ вѣчной жизни (онъ взглянулъ въ нашу сторону). Они съ Богомъ въ болѣе близкихъ сношеніяхъ, и имъ это лучше извѣстно, чѣмъ намъ. Я ничего не говорю, не даю тебѣ совѣта — за совѣтъ получаешь только неблагодарность. Лучше выйди отсюда, потолкуй съ Сузанной и послушай что она тебѣ скажетъ. Если она скажетъ: «останься при мельницѣ», такъ и сдѣлай. Если же она скажетъ: "будь осторожнѣе, Томъ, другой разъ лучше поберегись, " поцѣлуй ее за прелестный совѣтъ и снова попытай счастіе. Но чтобы ты ни дѣлалъ, не вздыхай, а носи крестъ свой съ покорностью и терпѣніемъ. (Громкое одобреніе.)
«Леди и джентльмены, вы должны извинить меня за то, что я отнялъ у васъ столько времени, но я не могъ иначе поступить. Я настолько филантропъ, что не могу пропустить случая сдѣлать доброе дѣло. Проповѣдь моя кончена, и если которая нибудь изъ леди затянетъ гимнъ, я буду очень радъ.» (Бурныя рукоплесканія.)
Такова приблизительно была рѣчь вора. Вся форма ея, правильная конструкція, тонкое остроуміе ея привели меня въ изумленіе. Я впослѣдствіи узналъ, что онъ получилъ хорошее образованіе и даже учился въ какомъ то высшемъ учебномъ заведеніи, что онъ знаетъ не мало языковъ, дѣлалъ большія путешествія на континентѣ по дѣламъ своей профессіи, бѣжалъ изъ берлинской тюрьмы, что теперь во всемъ цехѣ никто ловче и отважнѣе не вламывается въ дома, и что онъ уже нѣсколько лѣтъ какъ натягиваетъ полиціи всевозможные носы. Всѣ эти факты я узналъ только годъ спустя, прощаясь съ нимъ, когда его приговорили къ ссылкѣ на двадцать лѣтъ.
Дѣйствительно, далеко не всѣ воры такіе невѣжи и безпутные субъекты, какъ обыкновенно воображаютъ. Между ними есть не мало такихъ, которые пользовались хорошимъ воспитаніемъ и образованіемъ — и могли бы вращаться въ хорошемъ обществѣ, и однако добровольно остаются въ этой гнусной средѣ. Почему? Тутъ многіе молодые люди, которые любятъ постоянное возбужденіе, ищутъ сильныхъ ощущеній, и находятъ что запретный плодъ слаще дозволеннаго. Они занимаются больше умственнымъ трудомъ, а матеріальный предоставляютъ простякамъ, которыхъ они употребляютъ въ видѣ орудіевъ. Образованные обыкновенно хопошо знаютъ большую часть европейскихъ языковъ, и потому предпринимаютъ большія путешествія: весной ѣздятъ на континентъ, въ декабрѣ — въ Манчестеръ на ярмарку, лѣтомъ на воды, и на гладкомъ паркетѣ они чувствуютъ себя также дома какъ въ воровскихъ кварталахъ Лондона. Живутъ они всегда на большую ногу, держатъ экипажи, лошадей, останавливаются въ самыхъ лучшихъ и дорогихъ гостинницахъ. Это-то обстоятельство, т. е. присутствіе между ворами образованныхъ и довольно высоко-развитыхъ личностей, всего болѣе приводитъ въ отчаяніе миссіонеровъ, убѣждая ихъ, что вся ихъ дѣятельность не имѣетъ никакой цѣли, — потому что, если ужь воспитаніе и образованность не помогаютъ, то какое же вліяніе можетъ имѣть миссіонеръ? Единственная личность, которую воръ во что нибудь ставитъ, это — сыщикъ; да и то есть исключенія.
"Я однажды имѣлъ разговоръ съ однимъ изъ образованныхъ воровъ, " разсказываетъ Мёрзель: "и онъ мнѣ сообщилъ такія полицейскія тайны, что мнѣ понятна стала одна изъ причинъ, по которымъ источникъ воровства неизсякаемъ. Онъ сильно жаловался на жестокость и несправедливости нѣкоторыхъ изъ должностныхъ лицъ полиціи. Я остановилъ его и напомнилъ о митингѣ, на которомъ мы оба присутствовали, замѣчая, что полиція только исполняетъ свою сторону договора. "Знаю я этотъ договоръ, " отвѣчалъ онъ, «но дѣло въ томъ, что именно полиція обходитъ его и поступаетъ нечестно. Если сыщику нужно представить нѣсколькихъ преступниковъ на судъ, ему стоитъ пальцемъ кивнуть и будетъ поймано ихъ десять — пятнадцать. На это у него доволыю полицейскихъ, бывшихъ когда-то сильнѣйшими мошенниками. Этого мало. Деньги играютъ страшную роль. Деньгами можно заставить молчать почти любаго полисмена. За деньги воръ перваго класса узнаетъ все, что ему нужно». Я былъ крѣпко удивленъ подобными сообщеніями, которыя должно быть, если и преувеличены, однако не лишены всякой основательности, — такъ какъ, вскорѣ послѣ этого разговора, одинъ изъ наиболѣе извѣстныхъ сыщиковъ былъ смѣненъ за то, что воры чрезъ него узнали такія вещи, которыя никогда не должны были бы дойти до ихъ свѣдѣнія.
Посѣтимъ еще въ заключеніе одинъ изъ такъ называемыхъ «молитвенныхъ митинговъ», которые устроиваюгся миссіонерами въ восточныхъ кварталахъ. Пусть читатель послѣдуетъ за нами въ одну изъ самыхъ мрачныхъ улицъ этой части города. Мы дойдемъ до открытаго пространства, названнаго «Ангельскимъ лугомъ», вѣроятно въ сатиру на наполняющую ее грязь и окружающія его кривыя улицы, разползшіеся дома. Осмотримъ публику, собравшуюся вокругъ миссіонера. Старики и старухи, юноши и дѣвушки, дѣти, пестрой толпой, въ рваныхъ, истасканыхъ костюмахъ, съ бѣлыми глиняными трубочками во рту, пускаютъ намъ въ лицо вонючій дымъ своей махорки и нагло выдерживаютъ наши испытующіе взоры. Священникъ очевидно хорошо извѣстенъ, потому что группа непорядочнѣе одѣтыхъ людей тѣснится около него и отговариваетъ его держать проповѣдь, такъ какъ далеко не безопасно читать мораль этимъ людямъ. Но онъ ихъ не слушается, забирается на полуразвалившуюся, низенькую стѣну, раздѣляющую «ангельскій лугъ» отъ стараго кладбища, и затягиваетъ псаломъ. Шумъ мгновенно замолкаетъ и раздается какъ будто бы благочестивое пѣніе. Наконецъ миссіонеръ хочетъ говорить, ему не даютъ.
Гвалтъ, хохотъ, насмѣшки, свистъ, угрозы поднимаются дикимъ содомомъ — мы точно попали къ хищнымъ звѣрямъ. Камни и гнилыя яблоки летятъ въ священника, который не трогается съ мѣста, пока довольно большой камень ранитъ его въ руку. Чернь повалила къ стѣнѣ, и знакомымъ проповѣдника едва удалось удержать ее, столько мгновеній чтобы онъ успѣлъ соскочить на ту сторону и скрыться въ темныхъ, кривыхъ проулкахъ. «Я впослѣдствіи имѣлъ случай поговорить съ миссіонеромъ» прибавляетъ авторъ статей, изъ которыхъ мы заимствуемъ эти подробности, "и онъ увѣрялъ меня что онъ не сошелъ бы и тутъ съ мѣста, если бы не хотѣлъ предотвратить кровопролитія, такъ какъ тѣлохранители его, хотя сами всѣ воры, однако не позволили бы тронуть на головѣ его ни одного волоска, такъ какъ онъ уже болѣе двадцати лѣтъ живетъ въ ихъ средѣ. Нужны истинная любовь къ дѣлу и твердая вѣра, чтобы рѣшаться на подобные подвиги, и чего же добиваются эти герои своими трудами? Я имѣю возможность привести примѣръ «обращеннаго» вора. Въ прошедшемъ году я, вмѣстѣ съ тѣмъ же миссіонеромъ, посѣтилъ одну больницу — и мы тамъ, между прочими больными, нашли молодаго вора. Любопытствуя узнать какая у него можетъ быть религія, я просилъ моего пріятеля поговорить съ нимъ на эту тему. Онъ исполнилъ мою просьбу. Онъ заговорилъ съ больнымъ о грѣховномъ состояніи человѣка, о необходимости спасенія души, объ искупленіи людей Спасителемъ, и прочелъ ему по этому поводу нѣсколько мѣстъ изъ Евангелія. Больной слушалъ его съ набожнымъ видомъ. На каждый вопросъ миссіонера онъ отвѣчалъ: «конечно, сэръ; разумѣется, сэръ!» Обрадованный этой податливостью, мой пріятель увлекся и долго говорилъ, пока я наконецъ не перебилъ его и не сказалъ. — «Теперь, любезный другъ, я тебя кое о чемъ спрошу. Скажи мнѣ, кто былъ Іисусъ Христосъ?» — «Сэръ», отвѣтилъ онъ: «это, я думаю, довольно трудно сказать. Я по крайней мѣрѣ, не знаю» — "Знаешь ли, " продолжалъ я спрашивать: «что разумѣется подъ Троицей?» — «Нѣтъ, сэръ». — «Грѣшникъ ли ты?» — «О конечно, сэръ; мы всѣ грѣшники, мы всѣ жалкіе грѣшники». — «Сдѣлалъ ли ты когда что-нибудь дурное?» — «Я? нѣтъ, сэръ, никогда, насколько мнѣ извѣстно». — «Грѣшникъ-ли ты?» — «Разумѣется, мы всѣ грѣшники». — «Что такое грѣшникъ?» — «Чортъ возьми — этого я не знаю.» — Мальчикъ не притворялся — хотя онъ впрочемъ былъ грамотный: онъ въ самомъ дѣлѣ не имѣлъ ни малѣйшаго понятія обо всемъ, о чемъ я его спрашивалъ!
