Криптоме́рия, криптоме́рия япо́нская (лат.Cryptoméria japónica) — вечнозелёное хвойное дерево семейства Кипарисовые (лат.Cupressaceae), единственный вид монотипного рода Криптомерия (лат.Cryptomeria). Растение называют также япо́нским кедром. Считается национальным деревом Японии.
Китайское название этого дерева — шань (кит.杉), японское — суги (яп.杉) постепенно вытесняет старое название — японский кедр, являющееся ошибочным с точки зрения ботаники, поскольку дерево не принадлежит к роду Кедр. Растение является эндемикомЯпонии и Китая, где в горах образует чистые насаждения. В России в единственном экземпляре отмечено на острове Кунашир — ботаники предположили, что это результат интродукции. Также криптомерию выращивают в садах и парках, в России — на Черноморском побережье Кавказа.
Он оставался на участке до вечера, иногда в жаркие душные ночи он ночевал прямо на земле под сенью густых криптомерий.[4]
— Пётр Краснов, «От Двуглавого Орла к красному знамени», 1922
Криптомерия по строению похожа на сосну, тоже до половины голые стволы, а вверху густая темно-зелёная шапка, только стволы во много раз толще, на обхват ― три человека.[5]
...криптомерия сохраняет свою ювенильную хвою. Вторая особенность криптомерии ― сезонная смена окраски хвои.[8]
— Игорь Недоля, «Растительный мир наших субтропиков», 1955
В эссе «Похвала тени» знаменитого писателя Танидзаки я нашёл рассуждения, что нет ничего прекраснее, чем писсуары из криптомерии и по тону, и по аромату дерева, и по его акустическим возможностям.[9]
Если вы хоть раз побывали в Гурии ― вы никогда не забудете ее приветливых долин, пересеченных во всех направлениях рядами стройных криптомерий, очень похожих на наши северные лиственницы.[10]
Вне стен садов Цоам на втором уступе предгорий рос небольшой лесок, деревья в нём до такой степени были похожи на земные криптомерии, что даже издалека они вызывали у Родис приливы тоски по родной планете.[11]
Открылся островок с бамбуковой рощицей; на противоположной стороне густой темно-зелёной стеной стояли криптомерии, и бамбук на их мрачноватом фоне казался изысканным букетом в голубой чаше.[12]
...потом автобус чуть повернул, и ее заслонили пушистые, как клубы светло-зеленого дыма, элегантные криптомерии и величавые, огромные свечи разлапистых лузитанских кипарисов.
Тонкие веточки этого растения сплошь покрыты жесткими, узкими, серповидно изогнутыми листочками голубовато-зеленой окраски. Не так давно криптомерию начали разводить как комнатное растение.[13]
Особенность элегантной криптомерии заключается в том, что эта нежная хвоя младенческая, ювенильная, как говорят ботаники. Многим древесным породам свойственно с возрастом менять молодые, первоначальные листья на иную, постоянную, взрослую форму их. В субтропиках можно видеть один вид эвкалипта, имеющей юные листья наряду с листьями, присущими старому дереву. <...> А криптомерия сохраняет свою ювенильную хвою.
Вторая особенность криптомерии ― сезонная смена окраски хвои. Зимой хвоя элегантной криптомерии красновато-коричневого оттенка. Сторона дерева, обращенная к югу, более тёмная.[8]
— Игорь Недоля, «Растительный мир наших субтропиков», 1955
В парках черноморского побережья Кавказа растет криптомерия японская (Cryptomeria japonica), имеющая красивую пирамидальную крону. Тонкие веточки этого растения сплошь покрыты жесткими, узкими, серповидно изогнутыми листочками голубовато-зеленой окраски. Не так давно криптомерию начали разводить как комнатное растение. Есть и много садовых форм этого растения с золотистой и даже полосатой окраской хвои. Большинство из них выведено в Японии.[13]
Японские леса отличаются разнообразием пород, из которых местами преобладают хвойные ― своеобразные криптомерии, сосны, туйи, кедры, кипарисы, можжевельники, замечательно Ginko biloba (хвойное с плоскими, сизыми, рассеченными надвое листьями)...[2]
Если вы хоть раз побывали в Гурии ― вы никогда не забудете ее приветливых долин, пересеченных во всех направлениях рядами стройных криптомерий, очень похожих на наши северные лиственницы. Построившись, как солдаты, шеренгами, криптомерии защищают от холодных ветров самое драгоценное богатство Грузии ― плантации чая. При слове «плантация» обычно представляешь себе какие-то простирающиеся в бесконечную даль ровные ряды посадок. Но чайные плантации Гурии вовсе не такие.[10]
На этой неделе ходили в Никко. Много думаем и много говорили с тобой о вечности, но об этой вечности мы с тобой не знали. Никко ― семнадцатый век. Нечто подобное позднему барокко или началу рококо (регентству ― точнее пожалуй). Но дело не в архитектуре, тем более, что, как и всякий XVII век, архитектура Никко теряет массу, и силы уходят в детали (в орнамент, по-нашему) дело в том, где это «японское чудо» спрятано. Горы (опять-таки красивый тирольский пейзаж, как говорят бывалые люди), на склоне одной из этих гор вековой и дремучий лес криптомерий. Криптомерия по строению похожа на сосну, тоже до половины голые стволы, а вверху густая темно-зеленая шапка, только стволы во много раз толще, на обхват ― три человека. И этот лес для меня ― чудо. В нем такая тишина, что сколько бы ни говорили, ни кричали, как бы ни шумели горные водопады ― тишина только увеличивается. Она так тиха, так тиха ― я не умею тебе этого рассказать. Есть в этом лесу одно место, оно уже позади всех великолепий храмов; я пришел туда под вечер. Между стволами видны были красные стены какого-то небольшого храма; пахло сыростью, где-то там заходило солнце ― небо не видно оттуда; внизу шумел водопад далеким серебряным звоном; надо мной жужжала муха; я посидел и послушал эту тишину; потом вдруг где-то очень далеко ударил буддийский колокол ― и тогда лес запел, легким, немного колеблющимся, скорбящим гулом. Это было настоящее рыдание над этим бедным миром, как будто сама вечность плакала о том, что он разлучен с нею; в грехе, в тоске, в страстном ожидании. Я не могу вспомнить доброты и грусти более глубокой.[5]
Кунингамия китайская, тсуга канадская (декоративное и строительное дерево), японская криптомерия с любопытнейшей листвой, ― почки похожи на икру рыб или на яички больших насекомых, светлозеленого цвета, иглы жесткие и твердые...[7]
В другой раз Хара ― молодой, уговаривая нас выпить чай с тостами, добавил: «Это очень дешево, не стесняйтесь». Жёны писателей рассказывали Любе, как изменяют им мужья. В эссе «Похвала тени» знаменитого писателя Танидзаки я нашел рассуждения, что нет ничего прекраснее, чем писсуары из криптомерии и по тону, и по аромату дерева, и по его акустическим возможностям. Условностей много. Встречаясь, японцы низко кланяются и стараются как можно медленнее выпрямиться.[9]
В полночь что-то зашелестело, зашуршало под окном:
— Эй, камфарное дерево, отзовись! Как нынче твоё здоровье?
В ответ послышался тихий-тихий голос, точно из-под земли:
— Кто это говорит? Верно, криптомерия с Горы криптомерий? Ты приходишь ко мне каждую ночь. Как мне благодарить тебя за твою заботу? Плохо мне, чуть дышу... Об одном только думаю: как бы мне поскорее умереть...
Стала криптомерия утешать друга:
— Что ты, что ты, нельзя так падать духом! Мужайся! А теперь мне пора. Завтра опять приду.
Ушла криптомерия.[14]
— «О чём рассказали птицы» (японская сказка)
Три недели прожили в Батуме... Кругом шумел девственный лес. Орехи и ольхи одевались легким зеленым пухом, птицы пели и перекликались, густые папоротники лезли отовсюду нежными молодыми листами. Внизу громадный банан из увядшего побуревшего ствола выпускал молодой, ярко-зеленый лист. Бамбуки тонкими палками выступали из влажной земли, и, казалось, было видно, как они росли. Мимозы были, как золотом, покрыты пушистыми шариками цветов, которые нежными кистями свешивались из-за перистой зелени и красных стволов. Громадные эвкалипты трепетали тонкими листьями, и сосны, ели, криптомерии и веллингтонии стояли во всей красоте своего весеннего убора. Вдоль тропинок у дач росли камелии, и пунцовые, белые и розовые цветы ярко выделялись в темной листве. <...>
Каждое утро то на моторной лодке, то по железной дороге, то в коляске Саблин отправлялся из Батумской гостиницы, где он жил, на баронский участок на Зеленом мысу. Он оставался на участке до вечера, иногда в жаркие душные ночи он ночевал прямо на земле под сенью густых криптомерий. Утром он купался в море, долго сидел на берегу, любуясь синевою воды, а затем по узкой дороге, заросшей лесом, шел на участок. Там шла работа.[4]
— Пётр Краснов, «От Двуглавого Орла к красному знамени», 1922
В тот момент, когда инженер, обмотав косточку папиросной бумагой, поднес гусиную ножку к розовому рту, в окне появилось умоляющее лицо отца Фёдора.
— Не корысти ради, — сказал мягкий голос. Пятьдесят пять рублей.
Инженер, не оглядываясь, зарычал. Отец Федор исчез.
Весь день потом фигура отца Федора мелькала во всех концах дачи. То выбегала она из тени криптомерий, то возникала она в мандариновой роще, то перелетала через черный двор и, трепеща, уносилась к Ботаническому саду.
Инженер весь день призывал Мусика, жаловался на психа и на головную боль, В наступившей тьме время от времени раздавался голос отца Федора.
— Сто тридцать восемь! — кричал он откуда-то с неба.[6]
Вне стен садов Цоам на втором уступе предгорий рос небольшой лесок, деревья в нем до такой степени были похожи на земные криптомерии, что даже издалека они вызывали у Родис приливы тоски по родной планете. Криптомерии росли вокруг ее школы первого цикла. Первый цикл был самым трудным в детской жизни. После свободы и беспечности нулевого цикла наступала пора строгой ответственности за свои поступки.[11]
Помолчав, он спросил: ― Что же это будет, если все растения начнут расхаживать по земле? И не кустики, а, скажем, пальмы, папайи и особенно криптомерии? Тогда нарушится порядок в мире, исчезнет красота лесов, парков, толпы глупых деревьев станут бродить с места на место. Пожалуйста, не делайте этого, доктор Мокимото! <...>
― Ну, попадись ты мне, противный человек! ― сказала она. ― Ехидный царедворец! Прошуршала оттянутая ветка криптомерии. Вера оглянулась и увидела сконфуженную физиономию старика завхоза. Он глубоко вздохнул и сокрушенно причмокнул языком. <...>
Каждый раз взгляд восхищали новые виды деревьев, сгруппированные так, что и в голову не могло прийти, что их здесь посадили в строго продуманном порядке, рассчитывая на определенное впечатление. Открылся островок с бамбуковой рощицей; на противоположной стороне густой темно-зеленой стеной стояли криптомерии, и бамбук на их мрачноватом фоне казался изысканным букетом в голубой чаше. Прошло не больше получаса с тех пор, как взошло солнце, еще длинные тени лежали на воде и на почве, ярко-зеленый мох у стволов деревьев был весь в капельках от обильной утренней росы, с океана веяло прохладой. Полюбовавшись бамбуковой рощицей, послушав шелест ее листьев, что-то сулящий, успокаивающий, доктор Мокимото свернул на еще более узкую тропинку, ведущую через мангровые заросли.[12]
Быков неподвижно, невозмутимо сидел, глядя пустыми глазами в пространство и уложив на спинку никем не занятого переднего сиденья испещренные старческими веснушками ладони, тяжелые и крупные, как весла. Григорий Иоганнович то и дело оглядывался на летящую в прошлое грациозную игрушку аэропорта, сверкающую ситаллопластом; потом автобус чуть повернул, и ее заслонили пушистые, как клубы светло-зеленого дыма, элегантные криптомерии и величавые, огромные свечи разлапистых лузитанских кипарисов. Невесомо взмыв на развязке трасс, автобус перемахнул через широченную грузовую автостраду, по которой, с нечеловеческой точностью блюдя интервалы, двигалась бесконечная вереница тяжелогрузных атомокаров-автоматов.
― У меня лучше всего с деревьями получается, на одном языке говорим. ― Катя указала на два отвернувшихся друг от друга дерева. ― А эти криптомерии у меня любимцы… Может, вы помните, была такая дурацкая игра ― почта цветов. Жёлтый нарцисс ― к измене, красная роза ― к страстной любви, незабудка ― верность до гроба… ― Она улыбнулась, показав неплотно подогнанные один к другому зубы. ― Так вот, самое смешное, что всё более или менее так и есть… Соответственно этому и высаживать их надо, чтобы текст не нарушался… Садик-то этот для безымянных детей.[15]
...И вот я уже на острове… Старая каменная лестница… Огромные криптомерии… Тишина, земля мягкая, как тесто. Я глубоко вдыхаю запах жасмина… И на меня из травы, по-детски задрав голову, смотрит мальчик-Будда. … Звуки, звуки… Я взмахнул крыльями и полетел над лесом. И над туманом. Под облаками показались серые кирпичные крыши…[16]
В ночной полумгле, в атмосфере
Пьянящих, томящих духов,
Смотрел я на синий альков,
Мечтал о лесах криптомерий. И вот — я лежу в полусне На мху первобытного бора; С мерцаньем прикрытого взора Подруга прильнула ко мне. <...>
Встревоженный шёпот: «Валерий!
Ты бредишь. Скажи, что с тобой?
Мне страшно!» — Альков голубой
Сменяет хвою криптомерий.[1]
Зальдивши тайный зной страстей, Валерий,
Ты на́звал сам любимый свой цветок.
Он ал и страстен, нежен и жесток.
Во всём тебе подобен он, Валерий.
И каждый день одну из криптомерий
Небрежно ты роняешь на песок.[17]
Сковавши тайный зной страстей, Валерий,
Ты на́звал сам любимый свой цветок.[3]
